Слабый шорох вдоль стен, мягкий бархатный стук Ваша поступь легка - шаг с мыска на каблук И подернуты страстью зрачки, словно пленкой мазутной. Любопытство и робость истома и страх Сладко кружится пропасть и стон на губах - Так замрите пред мертвой витриной, где выставлен труп мой. Я изрядный танцор - прикоснитесь желаньем, я выйду. Обратите внимание - щеголь, красавец и фат, Лишь слегка потускнел мой камзол, изукрашенный пылью Да в разомкнутой коже оскалиной кости блестят. На стене молоток - бейте прямо в стекло И осколков поток рухнет больно и зло, Вы падете без вывертов - ярко, но просто, поверьте. Дребезг треснувшей жизни хрустальный трезвон Тризна в горней отчизне трезво взрезан виссон Я пред Вами, а Вы предо мной - киска, зубки ощерьте. И оркестр из шести богомолов ударит в литавры, Я сожму Вашу талию в тонких костлявых руках. Первый танец - кадриль, на широких лопатках кентавра, Сорок бешеных па по-над бездной, чье детище - мрак. Кто сказал: "Казанова не знает любви" - тот не понял вопроса, Мной изведан безумный полет на хвосте перетертого троса. Ржавый скрежет лебедок и блоков - мелодия бреда, Казанова, прогнувшись касаткой, ныряет в поклон менуэта. За ключицу держитесь - безудержный пляс, Не глядите в замочные скважины глаз, Там, под крышкою черепа, - пыль и сушеные мухи. Я рукой в три кольца обовью Ваш каркас, А затем куртуазно отщелкаю вальс Кастаньетами желтых зубов возле Вашего нежного уха. Нет дороги назад - перекрыта и взорвана трасса, И не рвитесь из рук - время криво, и вряд ли право Серный дым заклубился - скользим по кускам обгорелого мяса Вдоль багряных чертогов Властителя Века Сего. Что Вы вздрогнули, детка - не Армагеддон. Это яростный рев похотливых валторн В честь одной безвозвратно погибшей, хоть юной, особы. И не вздумайте дернуть крест-накрест рукой: Вам же нравится пропасть - так рвитесь за мной, Будет бал в любострастии ложа из приторной сдобы. Плошки с беличьим жиром во мраке призывно мерцают, Канделябры свихнувшейся, пряной, развратной любви. Шаг с карниза, рывок на асфальт, где червем отмокает Прах решенья бороться с вакхическим пульсом в крови. Кто сказал - "Казанова чарует лишь с целью маневра"? Мне причастен пикантный полет на хвосте перетертого нерва, Мой напор сокрушит Гималаи и гордые Анды В монотонной свирепости черной и злой сарабанды. Sanctus Deus, Sanctus fortis, Sanctus immortális, miserére nobis, Miserére nobis. Sanctus Deus, Sanctus fortis, Sanctus immortális, miserére, Miserére nobis. Треск разорванной ткани, бесстыдная мгла В обнаженной нирване схлестнулись тела Шорох кожистых крыл - нас баюкают ангелы ночи. Диким хмелем обвейся и стыло смотри, Как звезда эдельвейса раскрылась внутри, Как вибрирует в плеске соития мой позвоночник. Хрип дыхания слушай, забудь про шаги на дороге - Там пришли за тобой, только это до времени ждет. Ты нагая взойдешь на разбитые черные дроги И безумный возница оскалит ликующий рот. Леденяще и скупо ударит Луна, Содрогнется над крупом возницы спина, Завизжат на дорожных камнях проступившие лица. В тусклых митрах тумана под крыльями сна Расплетут пентаграмму Нетопырь и Желна И совьют на воздусех пылающий бред багряницы. Но не помни об этом в упругом пьянящем экстазе, Выпестовывай сладость мучительной влажной волны. Звезды рушатся вбок, лик ощерен и зверообразен, Время взорвано зверем и взрезана кровля спины. Кто сказал "Казанова расчетлив" - тот врет неумело, Я люблю безоглядно врастать в прежде чуждое тело. Полночь, руки внутри, скоро сердце под пальцами брызнет, Я пленен сладострастьем полета на осколке взорвавшейся жизни! Снова - шорох вдоль стен мягкий бархатный стук Снова поступь легка - шаг с мыска на каблук И подернуты страстью зрачки, словно пленкой мазутной. Любопытство и робость, истома и страх Сладко кружится пропасть и стон на губах. Подойдите. Вас манит витрина, где выставлен труп мой... © Сергей Калугин